2005 год. Декабрь.
Промозгло, темно. Часа четыре утра. Антон меня привез домой с Юннатов. Туда мы отвезли Одина, после бесполезной моей попытки сделать ему на Россолима операцию по удалению опухоли.
Когда меня позвали в операционную, по тому, что были сняты маски, по лицам врачей мне стало и без слов понятно, что уже сделать ничего нельзя. Мучать его дальше не стоило, ради тех двух-трех недель, пока метастазы не съедят моего мальчика совсем. Процесс уже зашел слишком далеко.
Все случилось так быстро. Буквально за два месяца от того дня, что у Одина появилась первая рвота. Сначала ему не могли поставить диагноз. Я металась по Москве в поисках врача, который бы сказал что же происходит. Все было странно. Рвота время от времени, понос раз в неделю – три дня. И боли. Не постоянные, а как приступами, когда, Один резко поворачивался на месте. И все. Нормальный аппетит, практически нормальные кровь и моча, кроме отдельных дней, нормальный стул. Вполне себе приличные анализы, рентген. Диагноза не было, пока, совершенно случайно, будучи по работе в Санэпиднадзоре, не разговорилась о собаках с заведующей отделением ветеринарного надзора.
Я рассказала ей, что мы мучаемся уже месяц и никак не определимся с диагнозом. О том, что я ищу клинику с УЗИ, о том, что одного из врачей спросила, а не может ли это быть опухоль, на что он мне ответил, что не похоже, потому как боли, а ничего не видно и не прощупывается. Скорее всего, что-то с позвоночником, может где-то важный корешок защемился.
Ангелина, посоветовала мне обратиться на Цветной, сказала, что там есть узист от бога. Тут же позвонила зав. клиникой и договорилась о том, что мы приедем на в ближайший день приема.
Нас приняла милая, небольшого роста доктор. Она очень долго и тщательно смотрела Одина. Вертела его и так, и этак. Минут через тридцать, сказала медсестре: Вот она. Киста, проросла в печень. И видно ее только из одной точки. Уже большая, сантиметров пять и похоже метастазы пошли.
Закончив записывать диагноз, ответила мне.
Пару месяцев, может меньше, может чуть больше. Не операбельная. Дайте своему псу все самое лучшее, что можете дать. И дайте ему дожить в любви до того дня, когда увидите, что ему уже не радостно жить. И отпустите.
Но я решила попробовать. Тогда на Россолимо была клиника, в которой принимали и оперировали хирурги Ветеринарной академии. Мы с Одином туда ездили на уколы с суставную сумку, когда ему , там же поставили диагноз – дисплазия тазобедренного сустава. Договорилась. Оперировать должны были ночью, с пятницы на субботу, после часа, когда спадет наплыв посетителей.
Мы приехали с сыном, т.к. Одина нужно было поднять на пятый или шестой этаж, уже не помню точно. Одину сделали укол, он заснул и его увезли в операционную. Прошло минут 40 наверное, или мне так время тянулось, вышел анестезиолог и позвал меня в операционную.
Антоша довез меня до дома, ему утром нужно было на работу, потом в институт. Поэтому я ему сказала, что подыматься не нужно.
Я открыла дверь, зашла в квартиру. Пустота была в ней и во мне. Пустота и тишина.
Ощущение нереальности произошедшего, как страшный-страшный сон.
Когда уходил Райт, я уже как бы свыклась с мыслью, что это случиться. Райту было почти 17 лет, его морда стала седа, движения отяжелели, хотя для других это было почти не заметно. Он стал хуже видеть. И как –то постепенно уходить. Душе было больно, но разум понимал неизбежность, и еще рядом был Один, хитрый голубой глаз.
В клинике мне дали пару успокаивающих таблеток, я их выпила и провалилась в сон.
Прошла неделя. Мне казалось, что вот за углом, или в кухне, или в комнате – Один. Я никак не могла принять, что его уже нет.
Антон сказал, нужен щенок, он переключит все на себя. И я позвонила опять Галине. Рассказала об Одине, спросила, нет ли у нее или у кого-то из наших собачьих родственников щенков.
«У меня неделю назад Эстрелла ощенилась, два кобелька есть. Приезжай в выходные, посмотришь. Не подойдут, то будут и еще щенки. Ближе к лету»
Утром, в субботу, я приехала на Павелецкую к десяти часам. Как и прошлый раз, меня провели в специальную комнату, где был устроен загон для малышей. Галина усадила меня на диван и дала на руки первого малыша. Старшего по рождению.
Он был похож на Одина, только глазки у него были одинаково темные. Малыш был страшно недоволен, что его забрали от матери и разбудили. Он пах молоком и сердито пытался уползти с моей ладони. Всей своей мордахой, всем своим маленьким, теплым тельцем, голосом, он выражал недовольство и требовал вернуть его к матери.
Когда Галина положила мне на ладони щеника, и я вдохнула его теплый, сладковатый, детский запах, внутри у меня что-то больно щелкнуло, разжалось и потекли слезы.
«Э… А он похоже, не твой, давай второго смотреть, а то может девочку возьмешь? Их четыре, отличные девочки получились! На, держи!» И в мои ладони опустился второй сладкий комочек счастья. Я поднесла его к лицу, коснулась лобика носом, впитывая в себя этот запах счастья. Маленькая мордашка приподнялась, и малыш лизнул меня сначала в нос, а потом в губы. «Ну вот. А это твой»
Еще с полчаса я сидела с малышем в ладонях. В отличие от брата, малыш уютно устроился на моих коленях, притих и заснул. Потом Галина его у меня забрала, пришло время кормления. Я пошла на кухню, пить чай, так как ревностная мама Эстрелла не любила присутствия посторонних, когда кормила детей.
Пока малыш полдничал, мы с Галиной договорились, что я заберу его 29 числа, вечером. Он как раз получит прививки, уже сможет есть обычную собакинскую еду и обходиться без мамкиного молока. А пока он будет подрастать, я смогу приезжать его навещать и играть с ним. Малыш ко мне привыкнет, и не будет скучать по первому дому. И у нас с ним будут длинные-длинные праздники, что бы он понял, что я его люблю. Утром или днем, месяцев до четырех, будет заглядывать пятнадцатилетняя дочка женщины, которая у меня убирает, да и Татьяна приходит через день убираться. Так что ребенок будет, часа два в день, под присмотром и накормлен.
Все складывалось хорошо, и я, заглянув напоследок в детскую, и полюбовавшись пару минут на будущего своего собакина, поехала к сыну.